Соседка по лестничной клетке считает ее немой:
Она постоянно таскает с собой блокнот,
В котором пишет крупными буквами: "Здравствуйте", если идет домой,
А дома ее, натурально, никто не ждет.
Соседка по лестничной клетке думает бог весть что,
Когда бьет полночь, на всех часах огнями цветут нули -
Она спускается вниз по лестнице в старом своем пальто
С таким лицом, что где-то в груди болит.
Соседка по лестничной клетке не знает ее имён,
Не знает, откуда она взялась и куда идет.
Крапива? А ты представляй ее нежной, как самый тончайший лён,
Пряди и не бойся, что руки тебе сожжет.
Она возвращается с кладбища с целой охапкой трав,
Топчет крапиву в ванной, треплет, прядет, молчит.
Брат звонит из Америки, там у них вечер, здесь - три часа утра.
Телефон ей опять приходится отключить.
Их ровно одиннадцать братьев, и каждый нашел свое:
Делец, журналист, охранник банка, мелкий квартирный вор,
И только она в проклятом безмолвии шьет им рубахи, шьет,
И боль так кипит, что даже течет из пор.
О, если б ей можно было сказать хоть десяток слов:
"Давно ли ты, брат мой, мечтал и летал во сне?
Где крылья твои, господин и брат мой, какими ветрами их унесло?
Где крылья твои, что были белы, как снег?"
Элиза не чувствует боли, вернее, изрядно привыкла к ней.
Она дошивает последнюю робу, заказывает билет,
Надеясь на то лишь, что гадкие лебеди прячут внутри людей,
И отгоняя злое "а если нет...",

Выходит на лестницу, пишет "Прощайте" и гасит свет.

Лес волшебный, тонкие тропины,
Звёздное слепое многоточье,
Руки, обожженные крапивой,
Светлые заплаканные очи,
Семь веков молчанья и терпенья,
Жгучие рубашки, как проклятье,
Белые растрепанные перья,
Лёгкое оборванное платье,
Русые змеящиеся косы,
Взгляд прямой, без горечи и страха.
Я молчу на речи и вопросы,
Лишь плету заветную рубаху.
Князь спешит неверными путями, в
Вопрошает ласково, но грозно.
Сны приходят ночью лебедями,
Перья рассыпают пылью звездной,
Только утро встанет над водою –
Улетают сказочные братья.
Не одну берешь меня – с бедою,
Может быть, подумаешь – не брать ли?
Но молчу, лишь слово – все сначала,
Семь веков, одиннадцать одежек,
Ничего тебе не отвечала,
Всё надеясь – надоест, уйдешь ты,
Добрый, и упрямый, и красивый.
Ты смотрел и говорил, сжимая р
Руки, обожженные крапивой:
«Нет, моя прекрасная немая».