"Лиловые ирисы тонут в прозрачной воде.
Мое отраженье не терпит подобных вторжений.
Я стану невидима и полечу в темноте,
Нарушив границы известных в миру измерений.
Я сердцем услышу тоску неприкаянных душ,
Увижу их войны за каждое новое тело.
И душу убийцы вспугну, закричав на лету,
А душу певца приласкать и подбодрить сумею.
Такими становятся трижды познавшие смерть,
Прошедшие странный тоннель за другими до срока.
Невидима я и свободна в ночной темноте,
В объятьях разбуженных мною лиловых потоков.
Лиловые ирисы вырастут там, где ты спишь.
Я их заколдую – они не замерзнут зимою.
Прости, но заря гонит сумрак с дряхлеющих крыш,
Пора становиться, как все – хитрой тварью земною".

"а он стоит, улыбаясь растерянно, будто услышал, но не поверил своим ушам,
гораздо проще опять - по кругу, теряя счет сигаретам, прикуренным от одной...
а подойти к нему - как, обнять его - как? я теряю слова, я по новой учусь дышать,
а помню - точку на левой мочке, такую точно, как у меня. так и так - родной...
проснешься - снег, на рябине снег, за окошком свет электричества, кофе в такую рань...
и можно сесть на трамвай в Сокольники, ехать долго, упрятав пальцы в карман плаща, -
до поворота, над сонной Яузой, по Стромынке, по снегопаду, по тем утрам,
в которых просто себе поверить, самой поверить, самой себе же наобещать,
что все случится и все получится, все уладится, будем счастливы, в свой черед...
а что поделать, что будем делать, когда под вечер, когда разлука, когда тоска?
он улыбается, так растерянно... завтра, после, там воскресенье и Новый год,
и значит, все начинай сначала, лепи куличики из утекающего песка."